Символ - греческое слово το σύμβολον (σύμ — с, βόλος — бросание, метание; συμβάλλειν — совместно нескольким лицам бросать что-либо, напр. рыбакам сети при ловле рыбы) позже стало означать у греков всякий вещественный знак, имевший условное тайное значение для известной группы лиц, например, для поклонников Цереры, Цибелы, Митры. Тот или иной знак (συμβόλον) служил также отличием корпораций, цехов, разных партий — государственных, общественных или религиозных. Слово Символ в житейской речи заменило более древнее слово σήμα (знак, знамя, цель, небесное знамение). Еще позже в Греции σύμβολον называли то, что на Западе называли lagritio — номер или билет на получение бесплатно или по уменьшенной цене хлеба из казенных складов или от щедрых богачей, а также перстни, означавшие должность (напр. перстни афинских судей), билеты на вход в театры, на народные игры, на гладиаторские бои, римские тессары (tessarae — навощенные дощечки, на которых писались военные командные слова).

Воины, расставаясь, брали иногда такую дощечку, писали или рисовали на ней что-либо и потом разрывали ее пополам: одна часть оставалась у одного, другая — у другого (tessarae hostiales). При встрече они признавали себя друзьями, если, приложив одну половину дощечки к другой, видели, что обе плотно прилегают одна к другой по линии разрыва.
Иногда слово символ означало долю денежного взноса в складчину на доброе дело, на покупку чего-либо нужного для целой общины, а также верительную грамоту иностранного посла. Συμβολαί, δειπνόν από συμβολων назывались пиршества или обеды на сборные деньги, а также добровольные приношения на общее угощение.

Тем же словом именовались письменные договоры между двумя соседними греческими государствами относительно образа действий, который следовало соблюдать при тяжбе гражданина одного из этих государств с гражданином другого. В Афинах такие договоры назывались δικαί από συμβολων и выполнялись строго, если были утверждены афинской дикастерией.

В эпоху появления в мире христианства символами назывались проекты постановлений, составлявшиеся на общинных собраниях. Большую роль символы и символический культ играли и у других языческих народов древности, напр. у египтян, от которых их могли воспринять и евреи. Климент Александрийский («Стромата», V) утверждает, что Моисей методом иероглифическим объяснял под таинственными символами животных правила нравственного закона и что декоративные украшения скинии извлечены им из того же источника. Весь почти культ евреев имел символически-преобразовательный характер по отношению к грядущему царству Мессии. Не только апостолы, но и сам Иисус Христос (Иоан. III, 14; Лук. XXIV, 27) относит к себе, как символ свой и прообраз, воздвигнутого Моисеем в пустыне медного змия. Отцами церкви, начиная с Варнавы, каждая подробность в Ветхом Завете толкуется как символ или прообраз того или другого факта христианской истории. Во время гонений христиане создали для себя особый символический язык. Найденные и описанные до сих пор символические изображения первых веков относятся отчасти к ересям (напр., гностицизму), но главным образом — к древней христианской церкви. Уже Апокалипсис содержит в себе массу символов, изображающих отношения первобытной церкви к тогдашнему римскому государству, и наоборот. Во втором веке христианские символы украшают уже не только места религиозных собраний и молитвы, но и частную домашнюю жизнь. Главные свидетельства о символах на перстнях и тайных документах верных находятся в «Педагоге» Климента Алекс. (кн. 3, 106). Символическими изображениями, образами или иконами заменялись нередко между христианами tessarae hostiales. Лилия и роза составляют постоянную принадлежность Св. Девы Марии в ее изображениях; св. Георгий поражает своим копьем морского дракона; нимб окружает главы святых.
В эпоху средневековья в Европе символ становится одним из общекультурных принципов. Однако предметом культивирования в первую очередь становятся эмблематические возможности символа, собственная же его специфика выявляется лишь в творческой практике культурного взлета 13 — нач.14 вв.

Ситуация существенно не меняется вплоть до последней четверти 18 в.: ренессанс, маньеризм, барокко богаты своими символическими художественными и религиозными мирами, но не видят при этом в символе ничего, кроме средства иносказания и «геральдической» репрезентации. Особый интерес к символизму проявлялся в период Ренессанса, хотя и в более грубой, литературной и эстетической манере. В частности, Данте построил систему своей «Божественной комедии» на основе восточных символов. В XV в. обращались прежде всего к двум греческим авторам II и III вв. — Гораполлону с его «Иероглификой» и анонимному составителю «Physiologus» («Физиолога»). Вдохновленный египетской иероглифической системой, ключ к которой был утрачен в его время, Гораполлон попытался установить ее значение на основе символизма знаков. В 1467 г. итальянский автор Франческо Колонна написал работу «Hypnerotomachia Poliphili» (опубликованную в Венеции в 1499 г.), где символ приобрел значение, близкое к современному. В 1505 г. редактор Колонны опубликовал работу Гораполлона, которая, в свою очередь, повлияла на двух значимых авторов того же времени. Первым стал Андреа Альчиати, автор книги («Эмблемы», 1531), вызвавшей интерес к символизму во всей Европе. Вторым стал Дж. Валерьяно, автор «Hieroglyphica» («Иероглифика», 1556).
Во второй половине 19 в. осмысление проблемы символа берет на себя философствующее искусство: в музыку и литературу приходит миф, истолкованный не как формальная оболочка смысла, а как смыслопорождающая стихия (наиболее показателен Р. Вагнер — практик и теоретик ). С 1880-х гг. символизм как художественное течение и теоретическое самообоснование, вбирая в себя и романтическое наследие и идеи философии жизни, создает в полемике с позитивизмом новую философию символа, претендующую на тотальную мифологизацию не только творчества, но и жизни творящего субъекта. Русское ответвление символизма конца 19 — нач. 20 вв. дает обильные философские плоды: в построениях В. С. Соловьева, Вяч. И. Иванова, П. А. Флоренского, А. Ф. Лосева символизм получает систематическое многовариантное философское обоснование.

Течения западной мысли 20 в. представляют несколько моделей понимания символа. Выросшая из неокантианства «Философия символических форм» Кассирера делает символ универсальным способом объяснения духовной реальности. «Глубинная психология» Юнга и его школы, наследуя открытый психоанализом феномен символа, укорененного в коллективном бессознательном, переходит от установки Фрейда на разоблачение символа к его легитимизации и сознательного включения символов и архетипов в процессы самовыражения и самопостроения души. Философия языка вскрывает символический потенциал, позволяющий естественному языку играть роль миросозидающей силы.

Новейшая философия продолжает хранить и изучать проблематику символа.

Энциклопедия "Символы и знаки"