Малоизвестный Брюллов
Здесь не будет ни знаменитой "Всадницы", ни "Вирсавии", ни картины "Последний день Помпеи", ни его всем известных парадных портретов. На этот раз - совершенно непарадный Брюллов. Живописи будет немного, в основном - акварели, рисунки, смешанная техника.
Сон монашенки (1831)
Сон бабушки и внучки (1829)
Мать, просыпающаяся от плача ребенка (1831)
Диана, Эндимион и Сатир (1849)
Веселое возвращение (1827-30)
Ольга Ферзен на ослике (1835)
Вознесение барона Шилинга (1824)
Бивуак на кратере. Везувий (1824)
Горные охотники (1835)
Прерванное свидание (1820-е гг.)
Прерванное свидание (Вода уж чрез бежит). Конец 1820-х гг.
Итальянка, зажигающая лампаду перед образом мадонны (1835)
Женщина, посылающая поцелуй из окна (1826)
В полдень (1851-52)
Насильное купание (1851-52)
Лаццарони и дети (1851-52)
По установлению Аллаха раз в год меняется рубаха (1845)
Одалиска (1823-35)
Летящий ангел, оплакивающий жертвы инквизиции (1849-50)
Сцена на пороге храма (1827)
Он умер в полном расцвете сил, так и не осуществив своего последнего
желания – умереть на родине. Последние три года своей жизни Брюллов,
слабея от болезни, провел в Италии. Там и он и скончался в местечке
Мандзиана (близ Рима).
Искусство окружало Карла Павловича, что называется, с младых ногтей. Он
родился 23 декабря 1799 года в Санкт-Петербурге в семье обрусевшего
резчика по дереву Павла Брюллова. Впрочем, профессия художника
передавалась в семье из поколения в поколение: прадед, дед, отец – все
они не только знали толк в искусстве, но и сами создавали неплохие
образцы.
Прадед Карла – Георг Брюлло (Brulleau), орнаментный скульптор (из
французских гугенотов) прибыл в Санкт-Петербург в 1773 году с двумя
сыновьями и был принят на императорский фарфоровый завод. Старший его
сын Иван, также скульптор, имел сына Павла Ивановича Брюлло – академика
орнаментной скульптуры, живописца-миниатюриста, который и стал
впоследствии отцом знаменитейшего художника.
Он воспитывал сына в большой строгости. И если Павлу Ивановичу что-то не
нравилось, он тут же отвешивал сыну звонкую оплеуху. Удары были такой
силы, а звон таким острым, что Карл впоследствии плохо слышал тем ухом,
по которому чаще приходились удары. Сейчас бы Брюллова-старшего закрыли
бы на несколько лет за решеткой из-за жестокого обращения с ребенком.
Тогда же – все было в порядке вещей.
Братья Карла, старшие и младшие, все учились в петербургской Академии
художеств. А сам он впервые переступил порог этого учебного заведения в
возрасте 10 лет. И по сути с самого начала учебы всегда числился среди
самых талантливых, самых перспективных мастеров кисти.
Система обучения в те времена была классической. Сначала будущие
художники копировали оригиналы с натюрмортов, постепенно переходя к
фигурным композициям. Затем на некоторое время главными «натурщиками»
становились гипсовые слепки античных голов и фигур. Третья ступень –
рисование манекенов, искусно «стилизованных» под людей. И только после
этого воспитанникам академии разрешалось переходить к живой натуре.
Сколько их безвестных, так и не «выстреливших» художников «отсеялось» на
раннем этапе учебы! Это нужно было иметь настоящую немецкую
педантичность, чтобы часами, днями и ночами, как бы сказала сегодняшняя
молодежь, тупо срисовывать гипсовые головы. Но без мучения нет учения –
это непреложная истина. Брюллов перетерпел в юношеские годы, а рука его
стала твердой и уверенной. Даже многочасовые проработки мельчайших
деталей с тех, академических, пор его уже не страшили. Из академии он
вышел почти что сложившимся мастером.
Но настоящий виртуоз никогда не ограничивается только лишь передачей
того, что он видит. У Карла Павловича было богатое художественное
воображение. Без него картина получится, как бы в одной плоскости. Она
так и останется в мастерской. Это все равно, что тело без души.
Это доказывает одна из первых значительных работ Брюллова – «Нарцисс,
смотрящийся в воду». Его рисовали практически все сокурсники Карла. Но,
сосредоточившись исключительно на теле прекрасного юноши, так и не
ставшие известными художники, понимали – их Нарцисс не живет. С точно
таким же успехом можно было рисовать и обрубок дерева. И только у Карла
античный юноша получился «дышащим». Как вы думаете, за счет чего? За
счет того, что Карл очень удачно прописал его фон: и камень, на котором
лежит юноша, и зеркальные блики на воде, и даже листья камыша, и те
словно бы наклоняются поближе, желая полюбоваться Нарциссом.
А вообще очень многое дала Карлу первая поездка за границу, куда он
выехал с братом Александром, будущим архитектором осенью 1822 года. В
пути Брюлловы делали многочисленные остановки, которые были особенно
продолжительны в Берлине, Дрездене, Мюнхене, Венеции и Мантуе. Эта
поездка во многом и определила дальнейшую творческую судьбу Карла. Жить в
окружении неземной красоты, совершенно независимым от воли и прихотей
отца, все это дало Карлу такой мощный эмоциональный заряд, что он для
себя твердо решил – за границей он не гость и обязательно вернется сюда.
Больше всего Карлу полюбилась Италия, с ее горячим солнцем, неземным
темпераментом жгучих брюнеток и почти явственным ощущением того, что на
этой земле творили когда-то люди, вписавшие себя в историю золотыми
буквами – Рафаэль, Микеланджело, Леонардо да Винчи. Начал Карл с того,
что давалось ему труднее всего – с портрета. Его героиня из
«Итальянского полдня», полная чувственной неги, томления и внутренней
красоты вскружила голову не одному петербургскому повесе – интерес к
Италии резко повысился.
Еще больший успех ожидает на родине другую картину Карла Павловича –
«Последний день Помпеи». Ее с большим восторгом встретили не только
художники, но и мастера пера, такие как Пушкин и Гоголь. Они лучше
других знали, что шедевр подобного масштаба вряд ли создашь, не
прочувствовав каждой клеточкой души той трагедии, которая произошла
несколько веков назад. И Брюллов не скрывал, что несколько месяцев
провел в археологической экспедиции, которая проводила раскопки на месте
древнего города, похороненного Везувием.
Вернулся на родину Брюллов в 1835 году, вполне зрелым мастером. Он
зарабатывает на жизнь рисованием портретов знати. Но не забывает и о
«батальных» картинах. Так из-под его кисти выходит еще один шедевр –
«Осада Пскова Стефаном Баторием». И здесь герои предстают нам как бы в
трех измерениях, объемные и очень жизненные. Примечательно, что во время
написания этой картины в мастерской художника появилось столько
советчиков, что вскоре полотно стало для Карла «досадой от Пскова» и
долгие годы служило перегородкой в мастерской.
Вот только с царем и вельможами у него отношения так и не сложились.
Брюллов понимал, что его картины переживут и действующего царя, и целый
сонм царей будущего. И не мог смириться с ролью «придворного мазилы».
Зато принимал деятельное участие в освобождении от крепостного рабства
таких выдающихся людей своего времени, как, например, Тараса Шевченко и
других.
Брюллов работал охотно. Но вот чего не любил писать, так это портретов
вальяжных стариков и дам, чей возраст перевалил за бальзаковский. Это
была поздняя осень жизни, отмеченная печатью времени, а Карлу Павловичу
хотелось передавать буйство весенних красок. Вот почему в его наследии
так мало портретов важных сановников.
Очень много Карл Павлович работал над росписью храмов, в частности, в
Казанском соборе. А вот работы в Исаакиевском соборе, особенно
грандиозные в куполе этого пышного здания, были последним значительным
плодом творчества художника. Начертив предварительные картоны росписей и
уже начав работу в куполе, Брюллов заболел и не смог ее закончить.
В чем была причина его недомоганий? Здесь и неудовлетворенность в
творчестве (Карл запретил себе создавать в России широкомасштабные
полотна), и житейское одиночество – окруженный красивыми женщинами,
Брюллов так и не смог остановить свой выбор ни на одной из них (женщина,
которую он любил всю жизнь, волей обстоятельств не могла быть вместе с
ним), и, наконец, смертельная тоска по далекой Италии, где Брюллову
работалось особенно вольготно.
Он вернулся в Италию уже смертельно больным человеком. И вдруг осознал,
что недуг поразил его так, что уже вряд ли когда-то ему суждено
начертать шедевр. «Вы обогнали меня», – горько скажет Брюллов Владимиру
Федотову. Тогда он еще не знал, что судьба Федотова будет еще более
трагичной.
Италия не спасла Брюллова. Он слабел и терял последние силы. Но в Россию
Карл Павлович возвращаться тем более не хотел. Он попытался остаться в
глазах соотечественников не изможденным болезнью человеком, а живым и
энергичным художником, которым он возвратился на родину в далеком 1835
году.